Живет в большей части рек и озер и разделяется на несколько вариететов, отличающихся как величиной, так и некоторыми особенностями тела. Цвет его обыкновенно коричневато-зеленоватый или иссиня-коричневый, но изменяется, смотря по месту и свойству воды, так что иногда даже в одной и той же реке переходит из темно-коричневого в коричнево-красноватый, кобальтовый, ярко-красный и даже грязно-белый. Встречаются экземпляры, которые и в живом виде имеют столь же красный цвет, какой получают после варки. Последний цвет зависит, по всей вероятности, от влияния солнечных лучей¹, которому часто подвергается скорлупа рака в то время, когда он вылезает из воды. Наконец, изредка встречаются еще альбиносы — совершенно белые раки, что зависит, должно быть, как от вырождения, так и особенно от нахождения их в глубоких расщелинах и местах, совсем лишенных света.

Кроме рек и озер, рак попадается еще в быстрых ручейках с чистой, прозрачной водой, а также изредка и в проточных прудах², куда заползает из речек.

Рак любит воду неглубокую, проточную и, облюбовав какое-нибудь местечко, не покидает его иногда по целым месяцам. Обыкновенно он или сидит в выкопанной норке, или же ползает, пятясь назад с помощью четырех пар своих маленьких лапок; и только при каком-нибудь внезапном шуме или испуге делает скачки назад, ударяя что есть силы широко раскрытым, в виде веера, хвостовым плавником. Впереди этих четырех пар лапок, служащих ему для передвижения, находится еще одна, более крупная пара, оканчивающаяся значительным утолщением — клешнями. Клешни эти составляют главное орудие нападения и защиты рака и, понятное дело, обладают тем большей силой, чем больше рак. Бывают раки, пожатие клешней которых может ранить руку до крови, а рыбу или другое мягкое животное чуть не перерезать пополам. Особенной же силой отличаются самки — рачихи. Схватив своего неприятеля, рачиха не выпускает его до тех пор, пока не минует опасность, а если сопротивление будет очень сильное, то скорее пожертвует своей клешней, нежели выпустит добычу.

Тело рака покрыто плотной известковой³ скорлупой, заканчивающейся со стороны головы выдающимся вперед острием, по обеим сторонам которого находится по глазу, сидящему на ножке, с помощью которой он может вращаться во все стороны, а ниже пара длинных щупалец, называемых в общежитии усами, которые рак держит всегда протянутыми вперед и направляет в ту сторону, откуда чует или запах пищи, или какую-нибудь опасность. Двигая усами, он старается коснуться ими предмета, и если это будет пища — ползет, а если враг — прячется в нору и, хлопая хвостом, спешит удалиться.

В основном членике этой пары щупалец находится так называемая слуховая ямочка, в которой помещается свободно колеблющийся камешек отолит. С ямочкой этой связано у рака чувство равновесия: когда в период линьки, о которой будет сказано дальше, камешек этот на время исчезает, то с ним исчезает у рака и чувство равновесия. Это чувствует, по-видимому, и сам рак, потому что каждый раз после обновления скорлупки сам, с помощью клешней, поднимает маленькую песчинку и кладет ее себе в новообразовавшуюся слуховую ямку.

Днем он держится большей частью на дне под камнями, корнями или в ямках на берегу, а ночью выходит из своих убежищ и рыщет, отыскивая пищу, состоящую как из личинок насекомых, растений, моллюсков и рыб, так и порченого мяса и вообще всякой падали. Особенную слабость он питает к последней и чувствует ее чуть не за несколько сажен. Попробуйте для примера бросить в воду, где водятся раки, разлагающийся труп какого-нибудь животного, и вы будете поражены, с какой быстротой они отовсюду наберутся. Вообще, как кажется, раку не столько нравится сама падаль, сколько ее острый запах. По крайней мере, как иначе объяснить себе то обстоятельство, что он лезет с жадностью на мясо даже и тогда, когда оно не протухло, а мечено каким-нибудь похожим на падаль запахом: терпентином, асафетидой и т.п., чем обыкновенно пользуются опытные раколовы и заманивают его в свои ловушки.

Охотясь главным образом ночью, рак тем не менее не дает спуску никому и днем и, сидя в своей норе и загораживая в нее вход клешнями, тщательно следит с помощью своих усов за всем, что перед ним происходит. Ползет ли мимо улитка, плывет ли головастик или даже лягушка — все сейчас схватывается и пожирается. Даже и водяным крысам и тем спуску не дает — живые или мертвые, они становятся его добычей.

Вообще, что касается пищи, рак ничем не брезгует. Он ест даже растения и особенно любит сочные коренья моркови и содержащий в себе известь топняк (Chara). Ради же извести, необходимой для образования его скорлупы, поедает моллюсков вместе с их раковиной и даже просто одну скорлупу, сброшенную как моллюсками, так и ему подобными раками.

Летом раки живут обыкновенно в мелких водах и если и попадаются в глубоких, то роют норы поближе к поверхности, чтобы удобнее было ловить пищу и погреться изредка на благодетельном солнышке, которое они очень любят, особенно незадолго до линьки. Зимой же держатся большей частью на глубине, в местах, где грунт крепкий, глинистый или песчаный с иловатыми слоями (мягкого, вязкого ила и сыпучих песков рак терпеть не может), а также под камнями и старыми древесными кореньями.

На западе раки проводят зиму в бодрствующем состоянии, но у нас, как кажется, погружаются в спячку. По крайней мере, по словам одного молодого наблюдателя, ему не раз приносили мужики глыбы смерзшегося ила и в них окоченевших раков, которые, будучи помещены в тепло, мало-помалу приходили в себя и оживали.

Раки не очень плодовиты. Самка⁴, смотря по величине и возрасту, несет от 20 до 160 икринок, так что средним числом надо считать на самку не более ста икринок. Метание и созревание этих икринок сопровождается обыкновенно многими весьма интересными обстоятельствами.

Уже с наступлением эпохи нереста, что обыкновенно бывает в конце или начале декабря, у оплодотворенных самок между последней парой ног появляются ряды белых вермишелеобразных трубочек, а немного спустя из отверстий, находящихся при основании третьей пары ног, выпадают икринки. Но икринки эти не остаются здесь, а переходят на сегменты хвоста, называемого в общежитии раковой шейкой, где прикрепляются на ложных ножках с помощью особой молочно-белой клейкой массы, развивающейся под скорлупой рака и покрывающей икринки в виде тусклой роговой плевы. Появление этой белой жидкости служит обыкновенно признаком зрелости яичек. Впоследствии плева эта удлиняется и, завернувшись, образует у каждой икринки род ножки.

Снабженная такими как бы гроздями икринок, самка тяжело пятится по дну и то и дело встряхивает с силой хвостом, частью, быть может, для того, чтобы обмыть их, а главное, чтобы снабдить их необходимым для развития их кислородом. Особенно же часто производит она встряхивание это в последнем периоде развития икринок, когда они, по-видимому, нуждаются в особенном обилии воздуха, ибо сердце зародыша бьется в это время так часто, что число ударов в минуту доходит до 185.

Так возится рачиха со своими яйцами до заморозков и по оттаянии снега, а всю зиму проводит с ними в норах и как бы их высиживает. Замечательно, что в продолжение всей зимы она почти ничего не ест.

Наконец, наступает момент выхода рачка из икринки; последняя раскрывается посредине и образует из себя нечто вроде разверстой двустворчатой раковины или крышек раскрытых карманных часов. Рачок, обращенный к отверстию спиной, делает время от времени усилия, чтобы освободиться; освобождает сначала переднюю часть, потом корпус, а затем хвост и шейку. Наконец все громадное животное (оно имеет теперь около 11 миллиметров длины — величину маленькой мушки) выпрямляется, но отделиться не может, так как крошечные клешни его, имея на концах загнутые внутрь крючочки, так крепко вцепляются в покрытую какой-то клейкой жидкостью лапку матери, что никакие движения не в состоянии оторвать их от нее. Говорят даже, что если погрузить в это время мать в алкоголь, то и тогда они не разлучатся с ней.

В продолжение целых пяти дней, рассказывает Huxley, наслаждался я этим прелестным зрелищем, и ничто не могло заставить их отстать от нее. Подобная семейная сцена и изображена нами на прилагаемом здесь рисунке (рис. 11.2); А, В — ложная лапка (лапка, находящаяся под раковой шейкой) самки; С, Е — половинки лопнувшей икринки, из которой только что вылупился рачок; D и D′ — рачки. Все изображение увеличено в 4 раза.

В таком связанном состоянии рачки остаются около 10 дней, после чего следует первая линька, а вместе с ней и первое их освобождение. Но и тут рачки не сейчас же решаются покинуть свою мать, а некоторое еще время прибегают, в случае какой-либо опасности, под ее защиту и укрываются у нее на хвосте, как в каком-нибудь убежище.

Получив некоторую свободу движения, эти маленькие животные спешат расползтись, хотя бы на очень небольшое расстояние, каждый раз, как мать их немного приостановится; но только померещится им опасность, только заволнуется немного посильнее вода, как сейчас же, как бы по сигналу матери, спешат все доползти до нее и собраться у нее в кучку на хвосте, а она, со своей стороны, старается, насколько хватает сил, укрыть их в безопасное место. Такая беспомощность длится, однако, недолго, и вскоре рачок, расставшись навсегда с матерью, ищет себе приюта на дне реки под камешком или роет себе норку; вообще получает все ухватки и характерные свойства, присущие его рачьей породе, и становится вполне самостоятельным.

Время выхода рачков из икринок во многом зависит от температуры воды и бывает у нас средним числом около половины июня или начала мая. Только что вылупившиеся крошки имеют, как я уже сейчас сказал, около ¹/₁₀ сантиметра длины и ¹/₃₀ сантиметра ширины. Основание клешней этих малюток, внешний край их, а также кончик их ног — красные; все остальное бледное и только скорлупа зеленоватая с красными мраморными разводами.

В первый год своей жизни рак, по словам Шотрана, линяет восемь раз. Первая его линька происходит, как мы видели, еще в то время, когда он прикреплен к материнскому хвосту, а следующая затем вторая, третья, четвертая и пятая с промежутками в три недели каждая; так что все 5 линек молодой рачок совершает приблизительно в 90—100 дней, с июля по сентябрь. С последнего месяца до апреля следующего года дается передышка — линьки нет, а начиная с мая по август следуют линьки шестая, седьмая и восьмая. На втором году рак линяет 5 раз, т.е. в августе, сентябре и мае, июне, июле следующего года. На третьем году — два раза, а затем, начиная с четвертого, всего по разу. Так что с этих пор рост его, который только и увеличивается, что во время линьки, начинает подвигаться еще медленнее.

Подтверждение этого мы находим у Субейрана, который, тщательно измеряя в продолжение многих лет ежегодный прирост рака, нашел, что в первый год рак увеличивается на 4 сантиметра, на второй — на 3, на третий и четвертый — на 2, а затем, начиная с пятого, прибывает не более как на половину, много один сантиметр в год. Прирост этот продолжает увеличиваться до тех пор, пока не достигнет (в исключительных случаях) громадного для рака роста 20 сантиметров. На каком году он достигает этих крупных размеров — до сих пор неизвестно. Известно только, что жизнь этих животных продолжается до 15—20 лет. Полного полового развития раки достигают не ранее 6-го и в редких случаях 5-го года. Попадающиеся же очень небольшие самочки с икрой представляют явление почти аномальное.

У нас линька взрослых раков происходит обыкновенно между маем и сентябрем, а больше всего около 15 июня, когда начинает колоситься рожь.

Линька для рака самый страшный период жизни и сопровождается всегда очень болезненным состоянием, кончающимся нередко даже смертью. Особенно гибельно оно бывает для молодых экземпляров. Болезненность эта, главным образом, происходит оттого, что раку приходится сбрасывать весь свой покров и заменять его совершенно новым.

Вот как описывает этот интересный процесс Реомюр⁵.

«Уже за несколько часов до начала линьки,—рассказывает он,— рак начинает потирать один член о другой и, не меняя места, двигать ими поочередно. Затем бросается на спину и судорожно сгибает и разгибает хвост, причем усы его также приходят в какое-то судорожное подергивание. Все эти движения расшатывают члены его в их оболочке и расширяют последнюю. После этой подготовительной работы рак как бы вытягивается (вероятно, вследствие сжатия6, которому подвергается его тело внутри скорлупы). Тогда тонкая оболочка, соединяющая заднюю часть скорлупы с первым кольцом хвоста (шейки), лопается и выдвигается туловище, покрытое своим новым, еще мягким покровом, темно-коричневый цвет которого резко отличается от буро-зеленого цвета прежней скорлупы.

Дойдя до этой стадии, рак на некоторое время приостанавливается, и затем, собравшись с силами, снова приводит в движение все тело и все члены.

Напираемая сзади и снизу силящимся вылезти телом, оболочка держится теперь только близ головы. Еще усилие — и из старой скорлупы вылезают голова, глаза и щупальца, а за ними вытягиваются одна за другой, или сначала с одной, а потом с другой стороны, сразу все лапки. При этом надо заметить, что этому извлечению членов немало способствуют трещины, образующиеся в оболочке. Впрочем, если почему-либо член не вылезает, то рак волей или неволей должен покончить с ним и, оторвав, оставить в старой скорлупе.

Как скоро лапки освободились, рак вытягивает из скорлупы голову и тело и, выпрямив хвост, делает резкий прыжок вперед. Этим он освобождает последний и, таким образом, покидает навсегда свою старую скорлупу, которая, упав рядом с ним и стянув свои трещины, так сильно походит на своего прежнего обладателя, что, двигайся она, ее можно было бы принять за живого рака».

Все это напряжение, вся эта работа крайне утомляет несчастного рака и если прибавить к этому еще тот смертельный страх, который он испытывает, чувствуя себя совершенно беззащитным, ища всюду убежища от яро преследующих его жадных собратий, то болезненное состояние его становится вполне понятным. Особенно же утомляет линька старых раков-клешняков. После нее они так ослабевают, что не выказывают почти никаких признаков жизни и лежат на боку, как мертвые. «Найдя его,— говорит Фенютин,— думаешь: класть ли его в корзину или бросить? Только по свежему, нетухлому запаху догадываешься, что рак еще жив. Он не имеет сил расправить ни своего тела, ни своих клешней, которые всегда находятся в беспорядке: иногда сплетаются между собой или изгибаются крюком и, отвердев, остаются в таком положении на весь год. Старых клешняков в это время часто находят мертвыми, только в половину вылинявшими: явный признак бессильной старости. Так что, следовательно, линька — это как бы естественный конец жизни рака».

Но вот проходит несколько дней — тело рака покрывается новой известковой скорлупой, и он чувствует себя в ней вполне безопасным и таким счастливым, как только может быть счастлив рак. Одновременно с отбрасыванием скорлупы происходит также отделение и извержение оболочки желудка и замена ее новой оболочкой. Так что животное обновляется и молодеет не только с наружной, но и с внутренней своей поверхности. «Чего бы не дал,— восклицает Гартвит, у которого мы заимствовали эту подробность,— иной из нас за подобную способность омолаживать, время от времени свой желудок!»

Продолжительность линьки рака зависит главным образом от его силы и обстоятельств, при которых она совершается, и может длиться от 10 минут до нескольких часов. Кроме того, она зависит также еще от присутствия в желудке рака особых вырабатываемых им же самим известковых камушков, называемых обыкновенно раковыми глазками, или жерновками⁷. Эти чечевицеобразные камушки находятся в теле рака не постоянно, но появляются, по наблюдениям Шотрана, приблизительно за 40 дней до линьки у четырехлетнего рака, за несколько менее этого времени у более молодых раков и только за 10 дней у годовалых. Попадая в желудок, камни эти перетираются, затем всасываются, причем весь процесс всасывания, смотря по возрасту рака, длится от 30 до 80 часов. Если же жерновки еще не вполне образовались или раствор их не вполне поглощен телом рака, то линька идет плохо, и бывают случаи, что рак в это время умирает. По прошествии линьки жерновки опять исчезают и появляются не ранее вышеозначенного срока до следующей линьки.

Недавно вылинявший, красновато-коричневый рак довольно красив, особенно же рачиха со своим распущенным зубчатым хвостом и средней величины молодые раки. Последние отличаются замечательной пестротой цветов и бывают почти всех оттенков радуги: телесно-палевого, оранжево-буроватого, красного, фиолетового, чисто-голубого, лилового и зеленоватого».

«До чрезвычайности любопытно,— говорит Фенютин,— бывает видеть, когда несколько десятков таких разноцветных малюток раков, на песчаной отмели реки, в тихую погоду, на припеке июньского красного солнышка, сидят, ползают, иногда как будто играют, поблизости от своих небольших норок. Игра их состоит в том, что они, встретившись друг с другом, поднимут головы и туловища кверху, упрутся передними лапками друг в друга и щиплются клешнями. Эта игра, или, вернее сказать, борьба, продолжается до тех пор, пока один не схватит другого клешней за голову; тогда тот, чья голова попала в клешню, захлопает хвостом, вырвется и быстро задом отбегает прочь; потом, сделав большой круг, возвращается к своим товарищам. В это время они, чуть только завидят человека или какую-нибудь другую опасность, суетливо прячутся в свои норки, а которые не успеют попасть туда — хлопают хвостом и скрываются в глубине реки. Никогда в одну и ту же нору не вползают два рака, никогда они не живут вдвоем. Рак, занявший нору, тотчас садится при входе и выставляет вперед разжатые клешни».

Описывая процесс линьки, мы упомянули, между прочим, что, спеша снять оболочку, рак иногда принужден бывает прямо оторвать лапку или клешню; но кроме процесса линьки он делает нередко то же самое произвольно, под влиянием чего-нибудь другого, напр., страха. Совершив над собой подобную ампутацию, рак бежит на оставшихся у него ногах далее, как будто с ним ничего не случилось, а по истечении некоторого времени на месте отброшенных членов вырастают новые, но форму прежних принимают только после нескольких линек и одинаковой величины с утраченными никогда не достигают. Вот почему встречаются так часто раки, у которых одна клешня меньше другой: маленькая — всегда признак, что выросла позднее и заменила собой оторванную или отброшенную. Вообще раны, нанесенные ракам, особенно вскоре после линьки, в то время, когда покров их еще не совсем тверд, могут производить анормальные наросты, поддерживая которые можно породить крайне интересные уродливости (интересный опыт для любителей).

В аквариуме рак гость довольно редкий и, так как любит воду свежую, проточную, может жить только там, где соблюдено это условие или где вода хотя и не меняется, но освежается каким-нибудь воздуходувным аппаратом. О том, какой аппарат для этого пригоднее всего и где его можно приобрести, скажем в своем месте. Затем грунт аквариума должен быть песчаный, вперемежку со слоями крепкого суглинка и засажен растениями, преимущественно топняком⁸, который, содержа в себе массу азотистых веществ и извести, служит для рака как прекрасной пищей, так и превосходным материалом для образования жерновок. Но особенно важно, чтобы высота воды в аквариуме не превышала 3 вершков и чтобы по дну там и сям были набросаны камни с углублениями или пещерками. При этих условиях раку в неволе живется довольно хорошо и в некоторых случаях он совершает здесь даже благополучно свою линьку. Как на такой случай, можно указать на случай, рассказанный Белем в его British Crustacea⁹.

«Одно время,— говорит этот наблюдатель,— жил у меня речной рак (Astacus fluviatilis), которого я содержал в небольшом стеклянном сосуде, в который наливал не более как на 6—7 сантиметров воды, так как опыт показал мне, что, вероятно вследствие недостатка воздуха, рак не может жить в более глубокой воде. Пленник мой сделался мало-помалу очень смелым, и когда я опускал на край сосуда пальцы, то он даже дерзко нападал на них. Он прожил у меня около полутора лет, как вдруг я заметил в аквариуме нечто такое, что в первую минуту принял за второго рака, но при ближайшем рассмотрении увидел, что это была только его прежняя, сброшенная в полнейшей целости скорлупа. Потеряв оболочку свою, друг мой потерял всю прежнюю свою храбрость и находился в ужаснейшем волнении. Его мучила теперь мягкость его покрова, и он в продолжение целых двух суток метался во все стороны каждый раз, как я входил в его комнату. На третий день, наконец, он как будто немного поуспокоился и пробовал было даже пустить в дело свои клешни, но все-таки еще с некоторого рода застенчивостью, так как, чувствовал, что был далеко еще не так тверд, как прежде. Но прошла неделя, и рак мой сделался столь дерзким, как никогда: его орудия были остры, он казался более рослым и небезопасно было уже позволить ему щипнуть себя клешней. Всего он прожил у меня около двух лет, в продолжение которых съел лишь нескольких червей, и то как пришлось. Быть может, и всего-то он съел их не более пятидесяти».

У другого наблюдателя речной рак (разновидность) прожил полгода в наполовину наполненном водой тазу и также ничего не ел, причем силы его нисколько не уменьшались и даже когда как-то раз собака, забывшись, вздумала было полакать из того таза, где он жил, то он так сильно ущемил ее за морду, что она подняла страшнейший визг.

Другого рака этот же наблюдатель пробовал кормить мухами. Рак замечал муху не ранее, как когда приближали ему ее к самым щупальцам. Готовясь схватить муху, он приводил сначала в дрожание челюсти, а затем ударял по ней до тех пор клешнями, пока ему не удавалось ее защемить. Тогда он подносил ее ко рту и проглатывал. Замечательно, что, наевшись, рак этот ложился на бок и отдыхал. Интересно бы знать: делают ли то же и наши раки?

Но самое подробное наблюдение было произведено французским любителем А. Делавалем над разновидностью речного рака, так называемым красноклещиком. Вот как он описывает его жизнь в аквариуме.

В начале сентября, говорит он, я поместил две пары красноногого рака в аквариум около 14 вершков длины, 7 верш, ширины и такой же высоты, дно которого было сделано из шифера и покрыто слоем песка в 1¹/₂ или 2 вершка толщины. В одном из уголов его находилась маленькая скала из жернового камня с пробуравленными в ней несколькими ходами, которые должны были служить убежищем для раков, да вокруг нее было рассажено несколько кустиков водяного мха (Fontïnalis).

Помещенный перед большим окном, выходившим на юг, но защищенный от слишком сильного солнечного припека закрывавшей часть окна зеленой шелковой занавеской, мой маленький прудик освежался постоянным притоком воды, которая, прежде чем попасть в него, насыщалась воздухом, проходя через маленький стеклянный наконечник.

Мои новые жильцы прогуливались, отыскивая себе жилище, в выборе которого никак не могли прийти к соглашению, вследствие чего на другой же день от четырех осталось в живых только два: другие два пали жертвой распри. К счастью, погибли как раз самец и самка, так что борьба, по всей вероятности, происходила самца с самцом и самки с самкой.

Затем победители, не имея более причины тревожиться, не замедлили каждый выбрать себе место по вкусу. Один избрал его себе наверху, в углублении скалы, из которой выглядывали лишь его свесившиеся клешни, готовые схватить всякого проплывавшего мимо или привлеченного находившимися в постоянном движении усами смельчака, другой выкопал себе яму, пятясь сложенным хвостом назад и вырывая песок лапками. Оба разместились со стороны противоположной свету.

Мои раки выходили из своих норок только ночью или когда им давали корм, состоявший из свежего мяса, маленьких лягушек, свежей рыбы или мотыля, который они предпочитали всему остальному. Способ, которым они отыскивали его ощупью в песке, был чрезвычайно любопытен. Они прямо погружали свои маленькие лапки в песок, и тонкое их осязание давало им знать о добыче, которую они, захватив как вилкой, передавали затем из одной лапки в другую до самого рта.

Рак пускается вплавь лишь в исключительных обстоятельствах. Обыкновенно же, чтобы подняться, он карабкается по неровностям скалы или цепляется за ветки водяных растений. Своими клешнями он действует чрезвычайно неловко, и моим ракам ни разу не удалось захватить ни одной из маленьких рыбок (голубого каменного окуня и колюшки), которых я посадил к ним, чтобы оживить немного подводный пейзаж. Но они очень любят заниматься своим туалетом и чрезвычайно старательно поводят своими клешнями по панцирю, счищая с него малейшие соринки и насаживающуюся плесень и вообще всяких растительных паразитов. Особенно же они следят за чистотой своих глаз: то и дело схватывают стебелек глаза, вытягивают его клешнями своих маленьких лапок и очищают старательно его углубление.

20 октября при температуре +13° по Р. эта мирная чета начала вдруг выказывать необычайное оживление и, казалось, из-за чего-то ссорилась. За угрозами последовали действия, и оба антагониста вступили в бой, подобно двум борцам, готовым вцепиться друг другу в бороду.

Борьба эта продолжалась около двадцати минут, после чего оба разошлись в разные стороны. Я тотчас же схватил самку и нашел на маленьких ножках ее шейки (хвоста) небольшое известковидное скопление, успевшее уже затвердеть.

Вскоре затем, если не ошибаюсь дня через два (точно я не помню), появилась под шейкой студенистая слизь, которая понемногу впиталась, и через несколько дней показались икринки.

Икринки эти были предметом постоянных и неустанных забот матери. Она их с любовью гладила лапками, чтобы держать постоянно чистыми от всякой плесени и паразитов, приводила их осторожно в движение, качала, чтобы освежить их притоком нового воздуха, и тщательно удаляла те из них, которые начинали портиться.

Мало-помалу супруги превратились в прежних эгоистов, и когда им случайно приходилось находиться вместе, то встреча их была, скорее, враждебна, чем дружелюбна.

22 мая, т.е. 7 месяцев и два дня после оплодотворения, при температуре +19° в воде, я заметил на песке близ матери три крошечных рачка. Они были не крупнее хлебного зерна и имели цвет розовой креветки. Тем не менее тело их было уже вполне сформировано, и только спинной черепок (панцирь) был чересчур широк. Я положил им вместо люльки губку, и рачата тотчас же забрались в ее норы, предпочитая их шейке своей матери.

Три дня спустя (25 мая), когда самка, приподнявшись, обратилась животом к стеклу, я заметил с дюжину других рачат, сидевших еще на шейке (хвосте). Одни из них были еще совершенно красные и не двигались, а другие, более бледные, были чрезвычайно живы и имели уже маленькие черные глазки.

Каковы были в это время отношения между детьми и родителями, мне не удалось заметить. Но рачата быстро уменьшались в числе, и 27 мая я увидел уже последних из них, копошившихся на губке. Тело их приняло уже нормальные размеры, но имело синеватый оттенок, было совершенно прозрачно, и все его части были крайне отчетливы.

После 1 июня я не видел уже более рачат, а под шейкой у самки оставалось лишь несколько скорлупок, которые вскоре втянулись или отвалились.

Она возвратилась к прежнему своему образу жизни и заняла прежнюю свою квартиру, как вдруг 24 июня около 9 ч утра я заметил, что она находится опять в каком-то необычайном волнении, которое я приписывал царившей в это время чрезмерной жаре. Но возвратясь в 10 часов, я увидел на песке дряблый, обесцвеченный труп, а рачицу занимающей свое обычное место. Я взял эту покинутую ею оболочку. В ней не видно было ни малейшего отверстия, ни малейшей трещины. Череп был только приподнят со стороны хвоста, подобно крышке коробки, и все клешни и лапки сохранились вполне.

Животное должно было, по всей вероятности, приподняв скорлупу со стороны хвоста, выдернуть сначала с силой свою заднюю часть тела, а потом вытащить уже лапки и клешни, как из перчатки без пуговиц, и хвост, как из футляра.

Из московских любителей больше всего занимался содержанием раков А. О. Вальтер.

Так один рак, взятый из Москвы-реки, прожил у него в аквариуме более года. Рак этот был пойман в ноябре и имел около 2¹/₂ дюймов. Аквариум, в котором он помещался, имел 9 вершк. длины, 6 вер. шир. и столько же глубины, имел песчаное дно и был засажен кустиками элодеи. Кроме рака в нем жили еще несколько щиповок, гольцов и вьюнов. Как только рак был пущен в аквариум, он начал плавать быстро взад и вперед, помогая себе сильными ударами хвоста; затем, несколько минут спустя, разрыл хвостом и ногами песок и засел в него. В таком положении он пробыл около 3 дней, причем не проявлял никаких признаков жизни, так что для того, чтобы удостовериться, жив ли он или нет, его приходилось подталкивать; но и после такого подталкивания он только немного или пятился назад, или поводил усами. Наконец, на четвертый день он выполз из своего убежища и начал немного ползать по дну. В это время В. кормил свою рыбу сырой говядиной. Кусочек ее упал как раз около рака. В одно мгновение он схватил его, поднес ко рту и, шевеля своими челюстями, начал есть с удивительной быстротой. Ему дали второй, третий, и он съел их так же быстро. С этих пор рак стал гораздо живее, ползал по дну и охотился за рыбой.

Охота происходила преимущественно ночью, а днем он выказывал лишь поползновение поймать, делая несколько шагов за плывущей добычей и затем, как бы подумав или отчаявшись в удаче, вползал обратно в избранный им угол. Впрочем, и ночью охота его не была совсем удачна и, только раз поймав гольца, он пожрал его, оставив к утру лишь один скелет. Во время этой ночной охоты рак так сильно мутил воду, что она оставалась мутной и днем. Пробовали ее менять, но все старания были напрасны: не проходило нескольких часов, как муть опять возобновлялась. Прожив некоторое время, рак этот так привык к месту кормления, что приползал туда, лишь только чувствовал голод. При этом он выказывал еще такую смышленость: когда давали ему маленький кусочек, то он съедал его тут же, если же получал крупный, то тащил его в свою нору и уже там его поедал.

Другой живший у него рак был очень маленький, не более 1 дюйма. Он был пойман сачком на р. Сетуни. Рачок этот обжился очень быстро и почти в день своего помещения выбрал уже себе местечко в гуще водяных растений. Пищей ему служила также говядина, которую ему подносили на палочке или соломинке. Рак схватывал ее очень ловко и тотчас же съедал. Аквариум, где он жил, помещался на солнечном припеке, но в самую жару затенялся занавеской. Раз как-то, отправившись на экскурсию, В. забыл его затенить, а когда возвратился назад, то увидел, что вода до того нагрелась, что все рыбы околели, причем некоторые из них даже испортились. Воображая, что та же участь постигла и рака, он начал было выливать воду, но каково же было его удивление: в корнях густой осоки рак оказался жив и совершенно невредим.

У того же наблюдателя жила еще рачица с икрой. Она помещена была им в аквариум с глубиной воды в 4 вершка. Пущенная туда, рачица начала с беспокойством ползать по дну и, подплывая то и дело к поверхности, высовываться из воды. Поняв, что ей хочется вылезти на сушу, В. поставил в аквариум опрокинутый, выдававшийся слегка над водной поверхностью цветочный горшок. Рачица сейчас же нашла его, но вползти на него не выказывала желания, а старалась укрепиться на боках его, близ поверхности воды. Тогда он втиснул горшок в дно аквариума так, что над дном горшка осталось до поверхности воды не более вершка. Рачица быстро взобралась на него и с тех пор почти уже его более не покидала. Находясь здесь, она постоянно шевелила ложноножками, к которым прикреплены были икринки, и делала это, вероятно, для того, чтобы воспрепятствовать осаживанью на них мути. Пищей ей служила сырая говядина и дождевые черви, но, кроме того, она еще часто ловила и объедала тритонов, которые почему-то полюбили ее местопребывание. Из 12 тритонов, живших в аквариуме, 6 были ею положительно искалечены. Так она прожила в аквариуме долее месяца, но из икринок ее ничего не вывелось: они стали мало-помалу загнивать, отпадать и под конец совсем исчезли. Быть может, часть их даже была съедена и тритонами.

Кроме этих трех случаев, у В. раки были еще много раз и всегда превосходно жили в аквариуме, но требовали непременно очень низкой (не выше двух-трех вершков), хорошо насыщенной воздухом воды и обильной пищи. Кроме сырой говядины они с удовольствием ели печенку, хлеб, свеклу, морковь, молодые побеги водяных растений, особенно рогоза (Typha latifolia), салат-латук и больше всего бодягу. Последнюю раки так любили, что, по наблюдениям, в том месте реки, где есть бодяга, там можно всегда найти и рака.

Помещая раков в аквариум с целью разведения, надо сажать только одних самок и притом уже с оплодотворенной икрой, что, как мы видели, всегда можно узнать по присутствию белой массы между последней парой ног. Поместив самок, надо пустить как можно сильнейший приток воды и продолжать его до самого выхода рачков из икринок, т.е. приблизительно до конца мая. Как для этих самок, так и вообще для раков необходимо класть в аквариум небольшие дренажные трубы, в которые бы они могли время от времени укрываться. Место трубок могут заменить также сделанные из камушков пещерки или наваленные массой неровные камни. Освещение требуется не очень сильное, верхнее, так что стенка, обращенная к свету, должна быть или чем-нибудь прикрыта, или сделана цинковая, непрозрачная. В противном случае освещение должно быть сверху сильнее. Вообще раки очень чувствительны к силе освещения. Перед грозой, как только станет темновато, они выходят из нор и расхаживают по дну у берега, но стоит только погоде разгуляться, как сейчас же залезают опять в норы. Если же на рака навести внезапно зеркальцем пучок солнечных лучей, то он сейчас же остановится.

Раки могут жить очень долго без воды и нередко попадаются в таких норах, где по нескольку дней ее не было. Это дает возможность перевозить их на большие расстояния. Пересылая их, однако, надо обращать особенное внимание на то, чтобы они были наложены как можно плотнее, и отделять один слой от другого соломой или травой, иначе все упавшие на спину раки будут немедленно пожраны лежащими выше. То же случается часто и в аквариумах, а потому упавшего на спину рака следует сейчас же перевернуть. Лучше всего пересылать раков в деревянных опилках.

---

¹ В кожистых покровах тела рака заключаются два пигмента: красный и синий; синий разрушается от жары, а красный проявляется.

² Взятые отсюда раки пригоднее всего для аквариума.

³ Если положить скорлупу рака в крепкий уксус, то она тотчас же начнет выделять из себя пузырьки углекислого газа и превратится вскоре в мягкую плеву, а на дне сосуда, где она положена, образуется осадок, состоящий из углекислой и фосфорнокислой извести.

⁴ Главным отличием рачихи от рака в то время, когда у нее нет еще икры, служат следующие признаки: туловище круглее туловища самца, хвост (шейка) гораздо шире, клешни меньше, но круглее. Кроме того, у самцов, по словам Huxley, на первом сегменте хвоста находятся две пары твердых, обращенных к животу остриев, между тем как у самки они или вовсе не существуют, или же очень мягки и тонки.

⁵ М. de Réaumur. Memoires pour servir à l'histoire des insectes, 1784 r.

⁶ Если сломать в это время кончик одной из больших клешней, то она окажется совершенно пустой, так как все мягкие части, наполнявшие ее, стянуты ко второму сочленению.

⁷ В прежние времена жерновки эти пользовались большой славой и входили в состав знаменитого успокоительного порошка Шталя. Тогда их в особенности много получали из Астрахани, где для добывания их заставляли гнить целые кучи раков.

⁸ Место топняка (Chara) могут заменять остатки раковой скорлупы и моллюски в раковинах.

⁹ Bell. British Stalk-eyed Crustacea, 1853.