Из мертвой главы гробовая змея,

Шипя, между тем выползала;

Как черная лента, вкруг ног обвилась:

И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

А.С.Пушкин. Песнь о вещем Олеге

Выделить среди ядовитых змей стран Содружества самых-самых, так сказать, первую тройку, очень легко. Вот она, эта тройка: кобра (Naja oxiana), гюрза (Vipera lebetina) и эфа (Echis multisquamatus). Без них любая зоопарковая коллекция будет неполной.

Когда я занялся террариумистикой, знакомые обычно спрашивали меня: "А кобра (гюрза, эфа) у тебя есть?" Довольно долго я разочаровывал вопрошающих, поскольку, будучи в среднем школьном возрасте, не помышлял о ядовитых змеях, а ограничивался теми безобидными рептилиями, присутствие которых стоически сносили мои домашние.

Лет в пятнадцать мне в руки попала книга, повествующая о приключениях змееловов в Средней Азии. Поскольку автор вел с читателем доверительный разговор от первого лица, повествование явно претендовало на документальность. На страницах этой книги коварные змеи гонялись за несчастными девушками, безжалостно их кусая, перекусали они и всех горе-ловцов, участников экспедиции. Но и этого, видно, автору показалось мало: его и друзей стегали хвостами вараны, на грудь во время сна им сыпались сольпуги, страдали они от шершней и термитов, увертывались от атак разъяренных кабанов. Раз сам автор с достойной голливудского ковбоя лихостью метнул без промаха нож в степную гадюку, спасая тем самым другого змеелова от "неминуемой смерти", причем произошло это драматическое событие в тех местах, где степные гадюки и не водились-то. Чуть попозже душевное здоровье того же автора подверглось серьезному испытанию: он угодил в сухой колодец, оказался наполовину засыпанным песком, и тут с ним, беспомощным, едва не разделалась жившая в колодце кобра. Только опущенное на веревке преданными друзьями заряженное ружье избавило его от верной смерти. После каждого "испытания", а их на день выпадало по нескольку, "змееловы" прикладывались к фляге с "обжигающей жидкостью" или пропускали по "доброму глотку коньяка". Ну а коль скоро жуткие происшествия (а стало быть, и возлияния) начинались с восходом солнца и не прекращались даже после полуночи, на страницах опуса и появились вот такие перлы, например, относящиеся к гюрзе: "хитрая, злющая тварь", "толстые, обросшие бородавками", "гюрзы – наглые воры", "змеи эти настолько злобны, что в порыве ярости кусают сами себя и гибнут", "полутораметровое страшилище толщиной с молодое деревце бросается на вас с холодным остервенением бешеного волка...".

По юношеской наивности я все это принимал за чистую монету. Много позже мне стало ясно: даже если специально искать приключений на свою голову, их почему-то не находишь так часто, как, вроде, не желая того, находили автор и его спутники.

Открылась мне эта истина много позже, когда я сам стал зоологом-полевиком: экспедиционные будни лишены приключений, от которых стынет кровь в жилах и шевелятся волосы на голове, хотя мы жили в палатках в тесном соседстве с сольпугами, каракуртами, скорпионами и змеями. Тогда-то я и свел тесное знакомство с гюрзами, без которых уже не представляю себе полупустынных предгорий Азербайджана.

Первая моя встреча с гюрзой в природе выглядела так: мы с напарником брели по крутому склону на окраине Баку, усеянному мусором и камнями, в поисках разной живности, которой здесь хватало с избытком. В расщелинах жили домовые сычи, встречались каменки, удоды; на противоположном склоне долины изредка можно было встретить кекликов и сизых голубей. Попадались здесь ласки, зайцы и лисы; колониями селились краснохвостые песчанки, но особенно много было самых разнообразных пресмыкающихся. Так было более двадцати лет тому назад. Солнце припекало по-летнему, хотя стоял конец октября. Шорох и какое-то движение справа заставили меня обернуться, и я увидел скользнувшую по склону вниз ржаво-серую ленту. "Гюрза!" – крикнул я, и мой спутник, шедший ниже по склону, перехватил змею, прижав ее длинной дощечкой, подобранной здесь же. Я сбежал вниз. Змея кусала дощечку, по дереву растекались прозрачные капли яда. Эту гюрзу мы отпустили, держать ее дома я не собирался. Вторая гюрза была обнаружена там же, под полусгнившей картонной коробкой. Нахождение гюрз в таком не романтическом месте меня даже несколько разочаровало, так не вязалось это с привычными рассказами и легендами. Конский череп, наступив на который нашел свою смерть вещий Олег, подошел бы гюрзе в качестве приюта куда больше. А потом уже гюрзы встречались нам в экспедициях повсюду: в песках на берегу Каспия и среди полынно-солянковой поросли Гобустана; в каменистых предгорьях и в покинутых жилищах чабанов. В последние входить надо было с опаской – змеи иногда располагались на потолочных балках и от испуга падали чуть ли не на голову. В кошары их привлекали кишащие здесь домовые мыши и воробьи.

Гюрзы экологически пластичны, и любой полупустынный или пустынный биотоп (кроме сыпучих песков), лишь бы там водились грызуны, ими осваивается. При встрече с человеком эта змея ведет себя по-разному, в зависимости от обстоятельств. Если она лежит у входа норы, то ей повезло: в считанные секунды она втягивается в отверстие. Если же встреча оказалась для змеи внезапной, а спрятаться негде, она прижимается плотнее к почве, стараясь ничем себя не выдать. Бледнеющие по краям ржаво-серые пятна дробят очертания, делая змею незаметной. Но уж если вы заметили затаившуюся гюрзу, проделайте несложный опыт: пройдите не спеша мимо (не слишком близко), постойте с полминуты и обернитесь – гюрзы на месте не окажется. Но вот если вы гюрзу не заметите и наступите на нее, то дело может закончиться плохо.

Что известно на сегодняшний день о гюрзе? Вошедшее в отечественную литературу ее наименование заимствовано из тюркских языков и стало ходовым у других народов Закавказья. Это короткое выразительное слово, содержащее будто бы скрытую угрозу, как нельзя лучше передает облик змеи – свернутое в тугую пружину серое кургузое туловище, выразительную, "тяжелой лепки", голову. Арабское название похоже по звучанию: "дегюрджа". Ученые других стран иногда пользуются, если можно так выразиться, тюркско-русским наименованием; иногда ее называют "левантская гадюка", поскольку ареал ее охватывает почти весь Левант (Средиземноморье). Весьма возможный роковой исход укуса гюрзы (а может, ее мгновенная реакция) недвусмысленно подчеркивается в названии, которое ей дали французы, живущие в Северной Африке: "Vipere minutte", то есть "мгновенная гадюка". Могильным холодом веет от ее латинского названия (Vipera lebetina), что значит "гадюка гробовая".

Гюрзу можно повстречать на островах Средиземного моря, в Северной Африке, по всему западу Азии, включая Индию; северная граница ее ареала проходит по территории Дагестана и Южного Казахстана. На такой большой площади водятся разные подвиды гюрзы – систематики различают их шесть. Подвид, по которому гюрза была описана (у биологов он называется "номинальным"), обитает на острове Крит. Мне встречались два подвида: закавказская и среднеазиатская гюрза; они слегка различаются по окраске и другим признакам внешнего строения.

Закавказская гюрза сверху обычно серо-желтая, "припорошенная пылью". Основной тон – от очень светлого до темно-серого, почти графитного. По нему разбросаны пятна с неясными контурами, словно бы размытые – они темнее основного фона. По хребту пятна крупнее, чем по бокам. Брюхо у гюрзы светлое, с розоватым оттенком и в мелких крапинках. Среднеазиатская гюрза отличается более темной окраской, цветом пятен – они обычно кирпичные, в центре светлее, чем по краям.

Гюрза выглядит значительно мощнее кобры. Она достигает в длину двух метров, хотя такие экземпляры встречаются крайне редко. Толщиной двухметровая гюрза примерно с руку мускулистого мужчины. Рассказы о гигантских гюрзах ("сперва я подумал, что это бревно, пока она не поползла...", "толстая, как осетрина...", "след оставила, как колесо грузовика...") можно услышать в Закавказье повсюду. Особо крупными экземплярами славятся (или раньше славились) окрестности Тбилиси, а также Северная Африка; самые мелкие живут на островах Эгейского моря и в Ливане.

Мне приходилось отлавливать гюрз длиной до 1,6–1,7 метра. Одна из великанш длиною 1,7 метра–правда, среднеазиатского происхождения – жила у меня несколько лет.

Весной, в конце марта – начале апреля, змеи пробуждаются от зимней спячки, выползают из своих убежищ: нор грызунов, расщелин камней, заброшенных кочевок. Гюрзы греются на солнце, вытянувшись во всю длину и слегка уплощившись, впитывая тепло всем телом. Как и у других пресмыкающихся, температура тела гюрзы, обогревающейся от нагретой почвы, в прохладные весенние дни может быть выше температуры воздуха.

Зимняя спячка их заметно истощает, и змеи начинают сразу восполнять потери: их основная добыча–мелкие грызуны и птицы. В Азербайджане гюрзы питаются красно-хвостыми песчанками – обычно они обитают вместе с этими зверьками и, убивая и поедая их, занимают песчаночьи норы.

Вообще-то гюрза поедает всех встречающихся у нее на пути мелких млекопитающих: тушканчиков, крыс, хомячков, полевок, мышей, слепушонок, пищух, сусликов; среди "охотничьих трофеев" гюрзы есть и такие крупные, как молодые зайцы и детеныши дикобразов. Дикобразов, как и ежей, гюрза в состоянии заглотать, не наколовшись, поскольку свою добычу она почти всегда берет с головы. Добычей гюрзы могут стать землеройки, а также мелкие хищники: ласка и перевязка. Грызунов гюрза разыскивает в сумерки, в период наибольшей ее активности. Неторопливо обшаривает их колонии, заползает в норы, где могут скрываться зверьки.

Обнаружить жертву в первую очередь помогает не зрение, а... язык. Ползущая змея непрерывно ощупывает раздвоенным трепещущим язычком почву, камни, "пробует" воздух. Мельчайшие следы вещества кончиком языка переносятся в орган Якобсона, расположенный на верхнем небе – он служит тончайшим химическим анализатором. Вот и добыча: не подозревающая ни о чем песчанка беззаботно грызет побег солянки. Приблизившись к своей жертве на нужное расстояние, гюрза делает стремительный выпад. Разит она двумя длинными, слегка изогнутыми зубами верхней челюсти. Спрятанные, как лезвия ножа, в складках, при ударе они выносятся вперед. В момент соприкосновения с жертвой в ее кровь впрыскивается яд – зубы полые, наподобие иглы шприца, и ядовитые железы подают в них яд в доли секунды.

С помощью киносъемки удалось определить, что весь бросок гюрзы длится 0,2 секунды, эфы –0,25, сам укус длится всего 0,04 секунды.

Если наблюдать за поведением змеи в террариуме, то эти броски просто поражают: часами лежащие в полной неподвижности гюрзы вдруг "взрываются" при виде живой мыши.

Когда гюрза кусает мелкого грызуна, она обычно не старается удержать его в пасти – ведь жить ему осталось считанные секунды, а за это время далеко не убежишь. И вот несколько судорожных прыжков, зверек заваливается набок и, конвульсивно подрагивая всем телом, затихает. Усердно работая языком, змея отправляется на поиски.

Иначе обстоит дело с птицами. Схваченную птицу змея не выпускает до тех пор, пока не сработает яд и жертва не замрет. Взлетевшую после укуса и упавшую где-нибудь в стороне птицу гюрзе найти трудно, почти невозможно – не осталось следов. Убитую жертву гюрза тщательно обследует языком со всех сторон. Таким образом она получает представление о размерах добычи и о том, где у нее голова. Именно с головы (по шерсти или по перу) начинается, как правило, заглатывание. Как и всякое правило, оно тоже имеет редкие исключения.

Если гюрзе подсунуть бесформенную пищу–она, озадаченная, подолгу ищет у нее голову. Глотает гюрза добычу, ориентируясь по оси туловища. Как и все змеи, при глотании она выставляет наружу дыхательное горло – ведь этот акт длится несколько минут, а то и дольше, если добыча крупная. Змея как бы наползает на жертву, работая попеременно правой и левой сторонами челюстей. Вот уже почти вся тушка внутри – несколько изгибов туловища, и добыча заскользила по пищеводу. Живущая у меня гигантская гюрза, словно бы не желая тратить яд, обычно глотала мышей живьем.

Птиц гюрза, как правило, подстерегает у водопоев: лужиц, пересыхающих речек. Кое-где (хребет Нуратау в Узбекистане) в период осеннего пролета доля птиц в питании гюрзы составляет свыше 93 процентов.

Иногда гюрза разнообразит свой стол холоднокровными, но это бывает довольно редко. Правда, отдельные популяции питаются исключительно ими – так поступают гюрзы из местечка Гареджи в Грузии. Большей частью это ящерицы (кавказские агамы), очень редко–змеи, жабы, лягушки; иногда в желудках гюрз находили даже... молодых черепах. Маленькие гюрзята ловят беспозвоночных: саранчу, кобылок, сольпуг.

В поисках пищи гюрзы рассредотачиваются. По мере наступления летней жары они уже не греются на солнце, их теперь можно встретить ближе к закату и рано утром. И вот приходит время спаривания, и змеями овладевает беспокойство. Самцы рыщут в поисках самок, и, если на участке его владельцу повстречается другой половозрелый самец, между ними разыгрывается поединок, причем с соблюдением всех правил: зубы в ход не пускать. Такие поединки распространены среди всех гадюковых змей, но особенно славятся ими гремучники, о которых речь пойдет впереди.

Одержав верх, самец следует дальше. Предмет его поисков, свернувшись, как круг колбасы, возлежит под кустом тамариска. Влюбленная пара, переплетясь хвостами, проводит безмятежно несколько часов.

Одну такую пару как-то в мае я повстречал на равнине Юго-Восточной Ширвани. Тут мне представилась возможность проверить на практике, насколько поведение самца гюрзы в такой щекотливой ситуации отличается от обычного. Дело в том, что некоторые натуралисты и змееловы утверждают, что будто бы гюрзы в этот период крайне агрессивны и атакуют без всякого повода.

Только я приготовился раскопать нору песчанки, как услышал недовольное шипение. Из соседней норы, изогнувшись петлей и отведя голову назад, наполовину высовывалась крупная гюрза. Когда я прижал ее шею к земле и наклонился, чтобы взять, то успел заметить метнувшуюся в глубь норы другую змею, голова которой покоилась на спине первой. Первая гюрза оказалась самцом – об этом красноречиво свидетельствовали ее вывернутые наружу гениталии, обычно скрытые в клоаке. Раскопав нору, я добыл и самку. Рассчитывая получить от гюрз потомство, я поместил их обеих в террариум, однако кладки так и не дождался.

Научиться разводить гюрз, гадюк, кобр, эф – вовсе не прихоть свихнувшихся чудаков, которые заводят змей вместо кошек, собак, хомячков, канареек и рыбок. В наше время змеи повсеместно стали объектом промышленной эксплуатации, которую не может вынести никакой другой вид животных. Хотя древние греки почти не пользовались ядом змей в фармакопее, выбранный ими символ медицины оказался провидческим.

В Азербайджане лаборатория по взятию яда расположена недалеко от Баку, в живописном местечке под названием Шахова коса. Эта загибающаяся к югу оконечность Апшеронского полуострова объявлена заповедной: тут пасутся джейраны, на самом берегу нежатся каспийские тюлени, зимой собираются стаи уток и лысух.

Гюрз в лабораторию свозят со всех концов республики профессиональные ловцы: количество змей, содержащихся там, достигает 2,5 тысяч. А для получения одного килограмма яда необходимо тысяч десять ядовзятий! Таких питомников у нас в стране сейчас пять, поскольку потребности фармацевтической промышленности в сырье растут, в серпентарии поступают все новые и новые партии гюрз, гадюк и других змей. Их запасы в природе заметно оскудели, и, хотя почти повсеместно действуют законы об охране ядовитых змей, они практически нигде не соблюдаются. Очень трудно побороть многовековые предрассудки местного населения, еще труднее проконтролировать соблюдение этих законов и уж совсем невозможно привлечь к ответственности виновных в их нарушении. Так, поистине преступной была искусственно возбужденная змеиная лихорадка, жертвой которой стала гадюка Радде, занесенная в международную и отечественную "Красные книги". Вылов нескольких сотен этих гадюк, как следует из публикаций, был произведен, чтобы ...установить, как они переносят неволю. Поскольку все змеи пали в течение года, вывод однозначен: неволю гадюки Радде переносят плохо. Чего же требовать от сельского населения, уничтожающего змей, или от водителей, так и норовящих переехать змею, когда еще совсем недавно появлялись столь "глубокомысленные" научные статьи?!

Поэтому, не уповая на принятие законов и существование многочисленных (едва ли не областных и районных) "Красных книг", герпетологам – и практикам, и теоретикам – предстоит решить неотложную задачу – научиться разводить ядовитых змей. Предвижу скептическую улыбку: но ведь еще не так давно в число животных, не размножающихся в неволе, включали слонов, носорогов, человекообразных обезьян, снежных барсов, гепардов, фламинго. Сейчас зоопарки мира, где овладели секретами их разведения, становятся уже не скопищами зверей и птиц, заточенных в мрачные клетки, а своеобразными фондами, где сберегают диких животных, стоящих на грани вымирания. Такими же фондами должны и могут стать лаборатории по взятию яда, и только тогда они будут оправдывать название, которым ныне широко пользуются, забывая, что сейчас оно лишено всякого смысла: "Змеепитомники".

Примеров же успешного разведения змей в неволе можно привести немало. Это работа, проделанная харьковским обществом террариумистов во главе с герпетологом В.Ведмедерей с обыкновенной гадюкой; успехи террариума Московского зоопарка; плодотворные опыты по ускоренному выращиванию и вскармливанию молодняка ядовитых змей, которые ведет персонал террариума Петербургского зоопарка в . содружестве со специалистами Института зоологии АН СССР; массовая инкубация яиц гюрзы с выпуском молодняка в природу, проводившаяся в Азербайджанской герпетологической лаборатории; успехи отдельных любителей. Хозяйственники могут возразить, что держать в змеепитомниках молодняк змей нерентабельно, ведь яд брать у малышей нельзя! Однако опыты по ускоренному выращиванию показали, что при надлежащем кормлении молодь ядовитых змей растет значительно быстрее, чем на воле. Так, у харьковских террариумистов гадючата за год достигали размеров четырех-пятилетних особей. И здесь открывается простор для экспериментирования – короче говоря, работы еще непочатый край.

Итак, оплодотворенная самка гюрзы приступает к от-кладке яиц. Известно, что яиц она кладет пятнадцать – двадцать, причем размером они с голубиные, в мягкой скорлупе, и что молодняк появляется в конце августа – начале сентября. Более точные сведения об откладке яиц собрали в серпен-тариях. Так, азербайджанские герпетологи помещали яйца в среду из влажных опилок и песка при температуре 32 °С, и через 38–42 дня появлялись маленькие гюрзята. Не все яйца благополучно дозревали, некоторые плесневели (их обычно тут же выбрасывали, чтобы плесень не перекинулась на другие, здоровые). Выбрасывали их на мусорную свалку, и каково же было удивление герпетолога Расима Махмудова, когда он случайно обнаружил на свалке... змеенышей, все-таки благополучно завершивших свое развитие. Процент выплода иногда бывал довольно высок. Так, в 1973 году из шестидесяти инкубированных яиц вывелось двадцать два змееныша.

Змеиный яд, его свойства, значение, применение, добыча – тема множества научных работ. Биологически активные ферменты, выработавшиеся из слюны в процессе эволюции,– отличное оружие для быстрого умерщвления добычи и ее предварительной .ферментативной обработки (известно, что добычу, "собственноручно" убитую ядом, змеи переваривают значительно быстрее, чем скормленную им уже мертвой).

Это оружие и навлекло на голову змеи проклятие человека. И неспроста: за 1969 год от укусов змей в мире погибло около 15 тысяч человек. Однако укушенных, но выздоровевших несоизмеримо больше. В США из 2400 укушенных в год гибнет менее 1 процента, в Индии даже при использовании знахарских методов лечения гибнет 9,5 процентов пострадавших. Показательно, что в Австралии, где ядовитых змей очень много и все они весьма опасны, отмечается мало случаев укусов и крайне низок процент гибели от них. Объяснение самое простое: в этой стране высокий уровень медицинского обслуживания и, кроме того, у сельских жителей не принято ходить босиком, как в большинстве стран Юго-Восточной Азии, Африки, Южной Америки. Всем, кто бывает в местах, где водятся змеи, следует иметь при себе ампулы с противозмеиной сывороткой и одноразовый шприц. А надежнее всего соблюдать простые правила техники безопасности: не совать руки в дупла, расщелины, кусты, надевать обувь, и совсем ни к чему вооружаться крепкой палкой, чтобы колотить ею каждую попавшуюся змею, как это еще не так давно рекомендовалось в научно-популярных журналах.

Если же, к несчастью, змея все же вас укусила, то не следует пугаться: серьезную опасность представляют лишь укусы "большой тройки". Широко пропагандируемый ранее жгут может принести какую-то пользу (судя по опытам на животных) при укусе кобры, но его необходимо периодически ослаблять, а при укусах гадюковых его применение не оправдано и даже пагубно. Первая помощь при укусе–это придать неподвижность укушенной конечности, дать обильное питье, но отнюдь не алкоголь. Отсасывание ртом и сплевывание не возбраняется. И, наконец, необходимо как можно скорее доставить пострадавшего в ближайший медпункт; и никакого раскаленного железа, никаких самоампутаций или инъекций марганцевокислого калия!

В общем-то, даже непосредственно работая со змеями, подвергнуться их укусу не так-то просто. Яд–оружие нападения лишь на мелкую добычу, при защите змея им пользуется неохотно. Оборонительному укусу почти всегда предшествует демонстрация угрозы в той или иной форме: кобра становится в знаменитую стойку; гюрза делает (иногда) ложные выпады; эфа скрипит чешуями, свернувшись в характерную позу; щитомордник вибрирует концом хвоста.

На языке змей все это расшифровывается однозначно: ближе не подходи, не тронь меня, обойди стороной! Труднее всего спровоцировать на укус кобру: иногда она ударяет протянутую руку или предмет головой, не хватая зубами (в отличие от гадюковых, кобра именно вцепляется и "разжевывает" место укуса). В нашей стране известно очень немного достоверных случаев укуса коброй. Царица Клеопатра неспроста избрала эту змею орудием самоубийства: испытывая действие ядов разных змей на осужденных или рабах, она знала, что смерть от укуса кобры наименее мучительна, приходит быстро, яд не разносит место укуса, как скажем, яд гадюковых.

Одиннадцать видов наземных (к нашим южным берегам иногда заплывают и морские) ядовитых змей фауны Содружества объединены а четыре рода. Правда, систематика наших дней, основанная на весьма тонких методах, внесла и вносит постоянную путаницу в устоявшиеся списки животных, и ядовитые змеи здесь не исключение.

Пятый род, ложнорогатая гадюка Псевдоцерастес, пока достоверно не обнаружен, о чем мы уже говорили выше. Особняком стоит Найа – род кобр с одним видом и Агкистродон – щитомордник с тремя видами. Самый богатый видами род Випера, куда входят уже хорошо нам знакомые гюрза и пять менее опасных и более мелких гадюк: обыкновенная, степная, кавказская, носатая и малазийская (она же гадюка Радде). Близок к роду Випера еще один род того же семейства гадюковых – Эхис. Его представляет в нашей фауне всего одна змея, совсем некрупная (не более 70 сантиметров), но внушающая уважение. Это многочешуйчатая эфа. Раньше ее называли песчаной. Несмотря на такое название, эфа, обитающая в зоне пустынь Средней Азии, не очень-то любит сыпучие пески. Ее местообитания – глинистые и лёссовые участки, развалины, речные обрывы и террасы. Эфу трудно спутать с другой змеей. Заметив опасность, она скручивается в характерную позу, названную змееловами "тарелочкой", и трется чешуями "бок о бок", издавая характерный звук, который сравнивают с шипением растительного масла, льющегося на раскаленную сковородку. Голова наготове – в центре "тарелочки". Боевая стойка безупречна–выпад делается в любую сторону. Но лучше всего до этого дело не доводить: несмотря на скромные размеры, по ядовитости эфа не уступит гюрзе. Лучше дать ей возможность спокойно, бочком, уйти. Именно бочком, потому что ползет эфа, не извиваясь, как все змеи, а выбрасывая вбок петлю туловища. Оказалось, что эфа неплохо лазает и по стенам. Как недавно установили индийские зоологи, по влажной бетонной стенке эфа за час может подняться на полтора метра, прижимаясь брюшными щитками к неровностям поверхности. Окраска эфы столь же броская, как и ее поведение. На голове белый крест, похожий на птицу в полете, а на песочно-коричневатом туловище светлые с черной оторочкой пятна. Недобро смотрят золотистые глаза с узкой щелью поперек, не смолкает треск чешуй – уйди с дороги, человек, не испытывай терпения! Альфред Брэм, как бы очеловечивая эфу, справедливо называл ее "заносчивой".

Меню у эфы более разнообразно, чем у гюрзы. У меня в неволе они ели мелких грызунов, птенцов, ящериц, крупных пауков-сольпуг, едят они мелких змей и земноводных.

Размножаются эфы, рождая живых детенышей. Пойманные молодыми, они перестают скрипеть при виде человека, но это отнюдь не значит, что они привыкли. Вообще вопрос о привыкании змей весьма спорен. Многие, очень многие ядовитые змеи вскоре после поимки перестают пугаться человека, не прячутся в укрытия и часами лежат, не меняя положения, в своих террариумах. При известной сноровке такую змею можно взять в руки, не фиксируя, и пустить ползать по себе – с известной долей риска. Такие фокусы зоолог А.М.Шелковников проделывал с гюрзами еще 80 лет тому назад. "Ну и умные же твари эти гюрзы! – готов поспешный вывод.– До чего быстро они привыкают! А говорят, змеи опасны, а говорят, змеи безмозглы!" Гюрзам такое мнение, наверное, польстило бы, понять их владельцев тоже можно. Контакт со змеей, ее приручение, иногда желание самоутвердиться – избежать соблазна здесь трудно. Хотя змеи до известной степени привыкают, смиряясь с неволей, такая покладистость зачастую объясняется их угнетенным состоянием, а не блестящими умственными способностями и любовью к хозяину. Мне кажется, что прав сотрудник Хьюстонского зоопарка Йожеф Ласло. Вот что он заметил: ".неактивность некоторых трудных для содержания видов, таких, как храмовая куфия и бушмейстер, может быть объяснена, хотя бы отчасти, применением неверного типа света и неадекватным уровнем освещенности, при которых они содержались. Беседы с полевыми сборщиками, которые наблюдали змей в их естественной среде, вселяют в нас уверенность в том, что упомянутые виды в нормальном состоянии более активны и сильнее реагируют на раздражители в виде прикосновений и движущихся предметов, чем содержащиеся в неволе особи".

Мы пока слишком мало знаем о физиологических потребностях рептилий в неволе. Сохраняя хороший аппетит, змеи теряют присущую им в природе алертность. Однако какова бы ни была причина этого: привыкание или угнетенное состояние,–если взять в руку гюрзу можно, то с эфой такие шутки не проходят. Ее характер куда тверже. Поэтому когда кто-то из знакомых спросил, не играют ли мои эфы клубком ниток, не едят ли из рук колбасу и способны ли умереть от тоски по хозяину, то есть по мне, я, мягко говоря, удивился. И тут мне в руки сунули журнал со статьей... о ручной эфе, которая проделывала все вышеупомянутое и вдобавок грелась у хозяйки на коленях. В статейке эфа была наделена способностью обижаться: когда хозяйка сбросила ее ненароком с колен, эфа "надулась" и "не разговаривала" несколько дней, забившись под диван. Ела она то, что не станет есть ни одна уважающая себя змея: мух, колбасу, а также пила молоко. Сенсационные наблюдения прервал трагический исход: после отъезда хозяйки несчастная змея в тоске билась головой об дверь и была найдена мертвой на пороге.

Как это ни прискорбно, змеям на дезинформацию "повезло" куда больше, чем другим животным.

Эти бредни имеют несомненный сбыт, особенно когда описание наукообразно, безошибочно бьет по таким испытанным струнам, как сентиментальность, или щекочет нервы описаниями драматических "поединков" со змеями.

Несмотря на наличие такого грозного оружия, как яд, врагов у эфы немало. Есть они и среди домашних животных. Вот что рассказывают специалисты Ташкентского Института зоологии В.П.Карпенко и Л.А.Персианова: "В условиях вольера мы отметили у эфы ряд врагов. Прежде всего это домашние кошки. Забравшись в вольер, они ударяли змею лапой по голове и затем перекусывали ей шею.

Врагами эфы являются также домовый сыч и обыкновенная сорока. Эти птицы часто расклевывают особей, находящихся на поверхности в холодную погоду. Змеи в это время вялые, малоподвижные и не могут оказать сопротивления крупной птице. Следы ударов клюва и когтей чаще всего находятся в области печени и на голове. У некоторых особей оторван хвост. Птицы расклевывают только часть змеи.

У молодых и больных змей, кроме перечисленных, есть еще враги. Это два вида ос и муравьи. Осы скусывают кусочки с поверхности тела змеи, нарушая целостность ее кожи, оставляя раны. Затем на обессилевшую эфу нападают муравьи, забираются ей в пасть, глаза и объедают змею, оставляя чистый скелет. Муравьи часто съедают остатки разорванных кошками и птицами особей".*

* Карпенко В.П., Персианова Л.А. В кн: Содержание ядовитых змей Средней Азии в неволе.–Ташкент, 1972, с. 135.

Знакомство с "домашней" коброй я свел через своего приятеля из Туркменистана. Обшитый мешковиной посылочный ящик я нес с почты домой с почти утраченным ощущением ребенка, получившего новогодний сюрприз – ведь я пока еще не знал, что в ящике. Отдирая дома мешковину, я расслышал шипение, доносящееся изнутри. О кобре я и не помышлял, считая, что получить ее вот так буднично, по почте, было бы слишком большим счастьем.

"Варан или полоз какой-нибудь",– решил я и принялся за крышку. К этому времени шипенье уже походило на фырканье рассерженного кота или свист пара, вырывающегося из паровозного котла. Сверху в ящике лежали маленькие мешочки, и я сразу понял, что эти мощные звуки производят отнюдь не томящиеся в них узники. Их испускало животное, сидящее в большом туго завязанном хозяйственном мешке, которое, судя по всему, было уже доведено до белого каления бесцеремонным обращением. Я пощупал мешок и убедился, что это не варан, а змея. Отсутствие сопроводительной записки меня несколько смущало. Реестр посылаемых животных–обязательная принадлежность любой "зоологической" посылки, и мой друг этого правила, отнюдь не лишнего, когда дело касается ядовитых змей, придерживался неукоснительно. "Большеглазый полоз, наверное",– подумал я (змея была очень крупной) и стал развязывать мешок. Заглянув внутрь, я обомлел.

В мешке, приподняв, как водится, почти треть туловища, покачиваясь и отрывисто шипя, распустила капюшон недовольная кобра.

Опомнившись и оповестив всех близких о сказочном подарке (а про себя произнеся несколько нелестных слов в адрес друга), я принялся за сооружение террариума. Забегая вперед, скажу, что друг мой был здесь не виноват. Просто он написал сбоку ящика химическим карандашом: "Кобра – 1 экз.",– а эту надпись я сгоряча и не заметил.

Террариум был, по моим комнатным масштабам, огромным. Дно покрывал слой речного песка и гальки, внутри красовалась белая эмалированная кювета с водой; на потолке я укрепил рефлектор с двумя стоваттовыми лампами. Поскольку кобра, как и все змеи, любит тень и укрытие, я соорудил ей домик с опускающейся крышкой в пазах и врезанным в переднюю стенку стеклом (чтобы было видно змею, если она укроется в домике). Домик я снаружи зацементировал, чтобы он имел "природный" вид и не портил террариума своими геометрическими формами. И вот ответственный момент: вселение среднеазиатской кобры в новую квартиру! Проворно развернувшись на горячем песке, она предъявила для опознания светлую изнанку расправленного капюшона и бросилась на стекло. Я понял, что она так и нос себе может разбить и с сожалением занавесил террариум. Удержаться от соблазна и не тревожить кобру я не мог. То и дело подходил и глядел на нее в щель; вот она успокоилась, капюшон опал и змея заскользила темной лентой к воде – безобидный полоз да и только. Она стала жадно пить, двигая челюстями. Малейшее движение занавески – и голова с распущенным капюшоном взлетела вверх. Хотя я не был уверен, что кобра станет сразу есть, все же решил рискнуть. У меня как раз было несколько ящериц – кавказских агам. Пустил одну в террариум. Агама сделала короткую перебежку и замерла. Кобра тут же развернулась к ней, беспокойно пробуя воздух язычком. Ящерице бросилась вперед и, демонстрируя повадки скалолазов-агам, стала карабкаться вверх по сетке. Но кобра ее уже заметила и, разинув пасть, кинулась на ящерицу. Промах... еще и еще промах! Эта охота была так не похожа на хирургически точные удары гюрзы. Кобра с обсыпанной песком изнанкой челюстей, обезумев, гонялась за ящерицей, а та улепетывала, но вот бросок–и кобра вцепилась в агаму. Она долго ее не отпускала, пока яд не сделал свое дело и воля к сопротивлению у выносливой ящерицы не угасла. Тогда кобра, как все змеи, начала заглатывать ее с головы.

Такое удачное начало меня приободрило. Вскоре кобра стала есть все: жаб, лягушек, воробьев, мышей, причем больше всего она любила жаб и лягушек. Единственное, что меня смущало – это ее неукротимый нрав. Здесь следует заметить, что броски кобры представляют большую угрозу для змеи, чем для ее хозяина: она, как правило, разбивает себе щитки на носу до крови. Поскольку линька змеи начинается с губ, кожа после такой травмы сползает кусками, и змее приходится помогать. Особенно опасны чешуйки, остающиеся на глазах. Наслоение их может привести к слепоте. Чешуйки эти я обычно удалял после линьки глазным пинцетом. Процедура эта была малоприятной, поскольку каждый раз змею приходилось фиксировать. Кроме того, кобры унаследовали от своих предков–ужовых–пренеприятную особенность: когда нельзя пустить в ход зубы, они обрызгивают ловца своими испражнениями. Эта черта с головой выдает "низкое происхождение" кобр, пробившихся из ужей в ядовитые змеи. Чтобы избежать этого, я, снимая чешуйки с глаз, надевал на туловище кобры мешок.

Потом кобра прижилась, перестала кидаться на стекло, линяла нормально и прожила у меня несколько лет. После нее и вместе с ней у меня побывали другие кобры, но первое впечатление – чуть раскачивающийся капюшон в темном мешке–оказалось незабываемым.

Но продолжим наше знакомство с ядовитыми змеями. Нам предстоит для этого перенестись в страны Африки и Юго-Восточной Азии.